Владимир Пастухов: Время провокаторов

Владимир Пастухов

Фундаментализм рождает протестный радикализм — такой же одержимый, узколобый и невежественный, как и он сам. Инквизиторы и ведьмы схлестнулись в изнурительном противоборстве

Если у кого-то крыша поехала дважды, это не значит, что она встала на место. В суд Pussy Riot входили как на Голгофу, а на выходе устроили балаган — от судьбы не уйдешь. К сожалению, испытание скандалом не выдержал никто: ни власть, ни общество, ни адвокаты, ни сами скандалистки.

Сочувствовать — не всегда соучаствовать. При всем уважении к борьбе против произвола властей, которую вели арестантки и их защитники, выдвижение их на Сахаровскую и Нобелевскую премии кажется мне перебором.

Произвол властей, придавший этому делу смысл, изначально не заложенный в его природе, не должен эту природу от нас заслонять. Последующая несправедливость не является оправданием всего, что ей предшествовало. Одно дело — поддерживать Pussy Riot в борьбе с беззаконием, другое — поддерживать их жизненную философию и избранный ими способ ее популяризации.

Нелюбовь к Путину — это не профессия. Тем более — не свидетельство наличия ума, чести и совести. Можно очень не любить Путина и быть изрядной дрянью. В обратную сторону тоже работает.

История с Pussy Riot заставляет задуматься об очень серьезных вещах — о том, что наше общество живет ожиданием провокации, легко на нее поддается и не знает другого способа с ней бороться, кроме как затеять встречную провокацию.

Замазаны в этой истории оказались все. Пятерка профессиональных провокаторш решила воспользоваться Храмом для пропаганды своих политических и эстетических взглядов, а также самопиара (сейчас не важно, каких взглядов). Власть как будто подкарауливала их — мгновенно воспользовалась этим мелким хулиганством как поводом, чтобы спровоцировать патриотический прилив чувств у населения. Население отреагировало неоднозначно, но бурно. На провокацию власти дружно повелось все дремучее, что только можно найти на Руси. В ответ завелась либеральная оппозиция, которая надела себе на голову «балаклаву», отчего, видимо, временно потеряла ориентацию в нравственном пространстве.

Понятно теперь, что все только чего-то подобного и ждали. Я думаю, что не в этом Храме, так в другом, не с этими экзальтированными персонажами, так с другими, но что-то подобное должно было произойти обязательно. Россия, так сказать, созрела. Нашу политику теперь все больше будут определять психически неоднозначные личности и такие же неоднозначные поступки.

Власть, и в первую очередь президент, на примере Pussy Riot очередной раз показали, что в том месте, где положено находиться правосознанию, у них находится слепое пятно. Потому что только слепой мог не заметить, что в законе не была предусмотрена уголовная ответственность за танцы на амвоне.

Однако скандал случился не потому, что власть проигнорировала закон, а потому, что она это сделала изощренно демонстративно. Русские люди привыкли к своему рабскому положению (опыта не занимать), и, поскольку их неплохо кормят, то стараются его не замечать. А тут их буквально «опустили» — наглядно показали, где их место.

Собственно, реакция оказалась столь болезненной именно из-за ненужно показной грубости: одно дело — знать про себя, что ты раб, а другое дело, когда тебе об этом объявляют через громкоговоритель. Похоже, сейчас власть это поняла и чуть сдала назад.

На этом демонстративном беззаконии сочувствующим и надо было сосредоточиться. Вместо этого они стали вникать в мотивы, мотивы показались достойными, и в глазах многих цель оправдала средства. Pussy Riot были представлены как коллективная Вера Засулич нашего времени (суды, правда, у нас не царские — не помогло). Произошла подмена, адвокаты почувствовали себя прокурорами, и линия защиты свелась к оправданию провокации и к героизации пошлости.

Но проблема еще глубже, дело не ограничивается Россией, потому что провокация — это мировой тренд, и то, что происходит в России, есть лишь отражение того, что происходит сегодня во всем мире.

Провокация — сродни терроризму. Но между ними есть существенное и зачастую игнорируемое тонкое различие. Террор стремится дезориентировать общество, заставить его судорожно метаться в кругу неразрешимых проблем. Провокация ставит своей целью сориентировать общество в нужном ей направлении, заставить его ответить на вызов строго определенным образом. Провокация опаснее террора.

Если террорист хочет просто взорвать общество, то провокатор, в общем и целом, организует направленный сход «социального селевого потока». Террорист воюет с обществом. Провокатор играет с обществом в азартную игру, он пытается «высвободить» скопившуюся в обществе «темную энергию» и заставить ее работать на его идеалы.

Провокация — вторична. То, что в мире сегодня так много провокаторов, является лишь следствием того, что в обществе скопилось слишком много этой самой «темной энергии». Слишком велик соблазн воспользоваться ею. Провокация — это неизбежное следствие роста мирового фундаментализма. В то время как Pussy Riot ополчились на фундаментализм православный, какой-нибудь европейский националист бросит вызов фундаментализму либеральному. А создатели «Невинности мусульман», видимо, полагали, что бросают вызов исламскому фундаментализму.

Рост фундаментализма имеет характер эпидемии. Его можно наблюдать во всех частях света, он поражает самые разные культуры. Идеологии повсеместно становятся негибкими и стремительно приобретают тоталитарный профиль. Это касается не только ислама, о котором говорится даже чересчур много, но и либерализма, о чем предпочитают помалкивать. Политкорректность — зловещий идол, олицетворяющий перерождение современной либеральной доктрины, — нависает над христианским Западом не менее угрожающе, чем ваххабизм нависает над мусульманским Востоком.

Кстати, создатели «Невинности мусульман» целили не совсем в ислам. Он был промежуточной целью. Расчет был сделан на то, что подъем исламского фундаментализма спровоцирует встречную волну фундаментализма христианского. Это была провокационная «двухходовка», с помощью которой пытались «зацепить», в конечном счете, западное общество.

Россия находится лишь в русле общей тенденции. Православие, с одной стороны, все более вырождается в языческий культ, а с другой стороны, приобретает черты идеологии с отчетливо выраженным черносотенным профилем. Православному фундаментализму, как и другим тоталитарным идеологиям, присущи догматизм, нетерпимость, воинственность. Он так же, как ваххабизм и «либеральный активизм», вербует своих сторонников преимущественно из невежественной и экзальтированной среды, в которой способность мыслить легко замещается способностью усваивать идеологические штампы. Догматизм становится новым «золотым стандартом» мышления как власти, так и ее оппонентов.

Тени средневековья бродят по России. Инквизиторы и ведьмы схлестнулись в изнурительном противоборстве. Фундаментализм рождает протестный радикализм — такой же одержимый, узколобый и невежественный, как и он сам. Провокаторы атакуют идолов фундаментализма в надежде самим стать идолами. Именно православное мракобесие, поощряемое официальной церковью и властью, породило Pussy Riot. Это не извиняет последних, но и не снимает ответственности с первых. Человек с не болезненной, не изуродованной моралью не стал бы плясать в церкви, какой бы сильной ни была его неприязнь к религиозному фундаментализму и полицейщине. Защищать его от произвола — это одно, вставать на его позицию — это другое. В деле Pussy Riot надо отделять мух от котлет. Эта троица — не святая. Им, конечно, место не в тюрьме, но и не в пантеоне славы. Они не заслужили света, они заслужили покоя…

novayagazeta.ru