Что мешает русским любить Эстонию?

Герли Ниммерфельдт получила
докторскую степень за изучение
дентитета второго поколения
эстонских русских.

Частичный ответ на этот вопрос дает докторская диссертация, которую социолог Герли Ниммерфельдт защитила в конце мая в Таллиннском университете. Темой работы стала интеграция в разрезе самоидентификации на примере второго поколения русских, живущих в Эстонии.

Герли Ниммерфельдт много лет работает в Международном институте социальных исследований и участвовала в нескольких проектах, связанных как с интеграцией, так и с идентитетом русской молодежи. Магистерскую работу она посвятила теории идентитета, а в докторской исследовала понятие идентитета в контексте интеграции. В основу диссертации легли опросы, проведенные в Таллинне и Кохтла-Ярве среди русской молодежи, у которой один или оба родителя приехали в Эстонию.

Ты и я – одного общества

Герли не ставила перед собой задачи изучить идентитет молодых русских. В первую очередь ее интересовало, как понимать идентитет и измерять его на уровне общества, имея в виду достижение такой цели, как социальное взаимодействие, а также на уровне индивида. Во-вторых, Герли предложила метод измерения идентитета, сделав акцент не на вопросе «кто вы?», а на вопросе «насколько вы привязаны к Эстонии?». В-третьих, она определила, какие именно факторы влияют на формирование любви к Эстонии.

Для социологов основа основ – социальное взаимодействие. Для того, чтобы оно крепло, нужно некое объединяющее людей ощущение, причем оно не обязательно должно сплачивать отдельные социальные группы. Чувство общности может базироваться совсем на другом – на «любви к месту», ощущении «здесь мой дом», чувстве принадлежности к стране и обществу в целом: «Я утверждаю, что если это чувство есть у разных этнических групп, его вполне достаточно, чтобы в обществе возникли сильные социальные связи».

Мы с тобой одной крови

Интеграция вовсе не означает, что должен меняться этнический идентитет. Нужно другое – чтобы возникла, условно говоря, любовь к родине, чувство включенности в общество: мы живем на одной территории, заботимся друг о друге, платим налоги, у нас есть обязанности перед государством, у государства есть обязанности перед нами... Если же этого чувства включенности нет, вместо взаимодействия мы получаем противостояние.

Ассимиляция и реакция

Герли повторяет: она не изучала специально, насколько второе поколение русских в Эстонии хочет интегрироваться и какова мотивация русской молодежи в этом плане. Однако кое-что об интеграции на основании ее диссертации сказать можно. В частности, в работе постоянно мелькают слова «ассимилятивное давление» и «реактивный идентитет».

«Формирование идентитета, понимание того, кто я такой, всегда происходит в диалоге с другими людьми, – поясняет Герли. – Тут работают два основных механизма: отождествление и различение. Мы понимаем, что у нас общего с другими людьми, и осознаем, что нас от них отличает. Если эти два механизма находятся, так сказать, в равновесии, если диалог между “я” и “другое” проходит без отклонений, идентитет формируется нормально. А вот если равновесие нарушено, возникает реактивный идентитет – как реакция на отклонение».

Слова «ассимилятивное давление» означают, что русская молодежь чувствует: с этим диалогом, с этим равновесием что-то не в порядке. Русские второго поколения считают, что их заставляют отождествлять себя с эстонцами, требуют, чтобы они, русские, стали такими же. Второй механизм – различение себя и другого – не функционирует так, как должен, отсюда и проблема с идентитетом. Герли оговаривается: это все не значит, что политика в области гражданства или отношение эстонцев к русским сами по себе ассимилятивны. Они точно воспринимаются как ассимилятивные, но для того, чтобы установить, отчего возникает ассимилятивное давление, нужны исследования. Другое дело, что для возникновения реактивного идентитета упомянутого дисбаланса вполне достаточно. И для того, чтобы построить стенку между общинами и нарушить социальное взаимодействие – тоже.

Любовь любви не помеха

При помощи своей модели Герли попыталась понять, какие именно факторы влияют на «чувство родины». Строго говоря, этих факторов может быть очень много, и логика подсказывает, что в эстонских условиях важнейшие из них – наличие или отсутствие эстонского гражданства (а также способ его получения), восприятие дискриминации, этническая идентичность, ощущение связи с исторической родиной, ассимилятивное давление, этническая идентичность, личные социально-демографические характеристики и так далее.

На деле же выяснилось, что на силу эмоциональной привязки к Эстонии влияют всего два фактора. Во-первых – ассимилятивное давление: человек, ощущающий, что его хотят дискриминировать, с меньшей вероятностью будет чувствовать себя связанным с Эстонией. Во-вторых – привязка к диаспоре, ощущение, что Россия – это родина, желание переехать туда жить: чем оно больше, тем в меньшей степени человек считает своим домом Эстонию.

Однако тут есть загвоздка: как показывает то же исследование, в общем случае любовь к России совсем не исключает любовь к Эстонии. Две этих любви могут стать взаимоисключащими лишь в одном случае: если привязка к России обусловлена не любовью к исторической родине как таковой, а реактивным идентитетом, то есть реакцией на требования ассимилироваться и раствориться в эстонской общине. Получается «любовь вопреки»: если меня не любят в Эстонии, я буду назло всем любить Россию, а Эстонию – не буду. Если же человек любит Россию не вопреки, а благодаря чему-то, в его сердце найдется место и для Эстонии.

Что-то не так, но что именно?

Из вышесказанного следует, что социологи и политики, если они, конечно, хотят реальной интеграции местных русских в эстонское общество, должны искать ответ на самый важный вопрос: почему русская молодежь воспринимает отношение к ней обобщенных «эстонцев» как ассимилятивное давление. Опять же, здравый смысл говорит, что тут «играет» много что: и Закон о языке, и Закон о гражданстве, и события вокруг Бронзового солдата, и речи премьер-министра, и постоянные инсинуации в газетах и на новостных порталах, и прочий «публичный дискурс».

Однако Герли Ниммерфельдт предпочитает воздерживаться от оценок и спекуляций, потому что исследований, которые показывали бы, что именно порождает в сознании русской молодежи ощущение ассимилятивного давления, она не проводила. «Мы не можем сказать, что что-то не так с тем или иным политическим инструментом, – говорит она. – Тем не менее мы можем быть уверены в том, что где-то в механизме создания идентитета русской молодежи происходит сбой. А где именно – надо еще выяснять».

«Надо» – это сказано про ученых. Тем политикам, которые находятся сейчас у власти, кажется, не надо вообще ничего. Как грустно заключил на защите диссертации научный руководитель Герли, профессор Райво Ветик, в контексте Эстонии выводы, которые делают ученые, власть попросту не интересуют, и достучаться до нее практически невозможно.

dzd

------------------------------------------------------------------------------------------------------